Что за наряд диковинный,
       Пока Пахом догадливый,
       Загадки не решил:
       «Холуй хитер: стащит ковер,
       В ковре дыру проделает,
       В дыру просунет голову
       Да и гуляет так!..»            
       Как прусаки слоняются
       По нетопленой горнице,
       Когда их вымораживать
       Надумает мужик,
       В усадьбе той слонялися
       Голодные дворовые,
       Покинутые барином
       На произвол судьбы.
       Все старые, все хворые
       И как в цыганском таборе
       Одеты. По пруду
       Тащили бредень пятеро.            
       «Бог на помочь! Как ловится?..»            
       «Всего один карась!
       А было их до пропасти,
       Да крепко навалились мы,
       Теперь — свищи в кулак!»            
       «Хоть бы пяточек вынули!» —
       Проговорила бледная
       Беременная женщина,
       Усердно раздувавшая
       Костер на берегу.            
       «Точеные-то столбики
       С балкону, что-ли, умница?» —
       Спросили мужики.            
       «С балкону!»            
             «То-то высохли!
       А ты не дуй! сгорят они
       Скорее, чем карасиков
       Изловят на уху!»            
       «Жду — не дождусь. Измаялся
       На черством хлебе Митенька,
       Эх, горе — не житье!»            
       И тут она погладила
       Полунагого мальчика
       (Сидел в тазу заржавленном
       Курносый мальчуган).            
       «А что? ему, чай, холодно, —
       Сказал сурово Провушка, —
       В железном-то тазу?» —
       И в руки взять ребеночка
       Хотел. Дитя заплакало,
       А мать кричит: «Не тронь его!
       Не видишь? Он катается!
       Ну, ну! пошел! Колясочка
       Ведь это у него!..»            
       Что шаг, то натыкалися
       Крестьяне на диковину:
       Особая и странная
       Работа всюду шла.
       Один дворовый мучился
       У двери: ручки медные
       Отвинчивал; другой
       Нес изразцы какие-то.
       «Наковырял, Егорушка?» —
       Окликнули с пруда.
       В саду ребята яблоню
       Качали. «Мало, дяденька!
       Теперь они осталися
       Уж только наверху,
       А было их до пропасти!»            
       «Да что в них проку? зелены!»            
       «Мы рады и таким!»            
       Бродили долго по саду:
       «Затей-то! горы, пропасти!
       И пруд опять… Чай, лебеди
       Гуляли по пруду?..
       Беседка… стойте! с надписью!..»
       Демьян, крестьянин грамотный,
       Читает по складам.            
       «Эй, врешь!» Хохочут странники…
       Опять — и то же самое
       Читает им Демьян.
       (Насилу догадалися,
       Что надпись переправлена:
       Затерты две-три литеры,
       Из слова благородного
       Такая вышла дрянь!)            
       Заметив любознательность
       Крестьян, дворовый седенький
       К ним с книгой подошел:
       «Купите!» Как ни тужился,
       Мудреного заглавия
       Не одолел Демьян:
       «Садись-ка ты помещиком
       Под лирой на скамеечку
       Да сам ее читай!»            
       «А тоже грамотеями
       Считаетесь!.. — с досадою
       Дворовый прошипел. —
       На что вам книги умные?
       Вам вывески питейные
       Да слово „воспрещается“,
       Что на столбах встречается,
       Достаточно читать!»            
       «Дорожки так загажены,
       Что срам! У девок каменных
       Отшибены носы!
       Пропали фрукты-ягоды,
       Пропали гуси-лебеди
       У холуя в зобу!
       Что церкви без священника,
       Угодам без крестьянина,
       То саду без помещика! —
       Решили мужики. —
       Помещик прочно строился,
       Такую даль загадывал,
       А вот…» (Смеются шестеро,
       Седьмой повесил нос.)
       Вдруг с вышины откуда-то
       Как грянет песня! Головы
       Задрали мужики:
       Вкруг башни по балкончику
       Похаживал в подряснике
       Какой-то человек
       И пел… В вечернем воздухе,
       Как колокол серебряный,
       Гудел громовый бас…
       Гудел — и прямо за сердце
       Хватал он наших странников:
       Не русские слова,
       А горе в них такое же,
       Как в русской песне, слышалось,
       Без берегу, без дна.
       Такие звуки плавные,
       Рыдающие… «Умница,
       Какой мужчина там?» —
       Спросил Роман у женщины,
       Уже кормившей Митеньку
       Горяченькой ухой.            
       «Певец Ново-Архангельский,
       Его из Малороссии
       Сманили господа.
       Свезти его в Италию
       Сулились, да уехали…
       А он бы рад-радехонек —
       Какая уж Италия! —
       Обратно в Конотоп.
       Ему здесь делать нечего…
       Собаки дом покинули
       (Озлилась круто женщина),
       Кому здесь дело есть?
       Да у него ни спереди,
       Ни сзади… кроме голосу…»            
       «Зато уж голосок!»            
       «Не то еще услышите,
       Как до утра пробудете:
       Отсюда версты три
       Есть дьякон… тоже с голосом…
       Так вот она затеяли
       По-своему здороваться
       На утренней заре.
       На башню как подымется
       Да рявкнет наш: „Здо-ро-во ли
       Жи-вешь, о-тец И-пат?“
       Так стекла затрещат!
       А тот ему оттуда-то:
       „Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
       Жду вод-ку пить!“ — „И-ду!..“
       „Иду“-то это в воздухе
       Час целый откликается…
       Такие жеребцы!..»            
       Домой скотина гонится,
       Дорога запылилася,
       Запахло молоком.
       Вздохнула мать Митюхина:
       «Хоть бы одна коровушка
       На барский двор вошла!»
       — «Чу! песня за деревнею,
       Прощай, горюшка бедная!
       Идем встречать народ».            
       Легко вздохнули странники:
       Им после дворни ноющей
       Красива показалася
       Здоровая, поющая
       Толпа жнецов и жниц, —
       Всё дело девки красили
       (Толпа без красных девушек
       Что рожь без васильков).            
       «Путь добрый! А которая